В конце января Минэкономразвития заключило соглашения о создании особых экономических зон (ОЭЗ) с соответствующими субъектами Российской федерации. Напомним, что в прошлом году было отобрано шесть кандидатов, четыре (Дубна, Зеленоград, Томск и Санкт-Петербург) — для ОЭЗ технико-внедренческого типа и два (Липецкая область и Республика Татарстан) — для промышленно-производственных зон.

О первой версии закона об ОЭЗ и промышленно-производственных зонах мы уже писали (см. «Зона особого внимания» «Эксперт» №6, 2005 год). Тогда мы не обнаружили в инициативе МЭРТ особой инновационной направленности, да и, честно говоря, вообще сомневались в том, что под эгидой этого ведомства возможно формирование более или менее компетентной инновационной политики. Исторически за инновации в правительстве в меру своих возможностей отвечало Министерство образования и науки (и его предшественники). Ситуация эта отражала неверие экономического блока правительства в возможность превратить инновационный ручеек в финансово значимый поток, заметный на макроэкономическом уровне. Сегодня все чаще приходится слышать от знакомых чиновников, что Герман Греф превратился в ярого сторонника инновационной идеи и, скажем, на последнем Давосском форуме буквально тащил западных высокотехнологичных инвесторов в создаваемые технико-внедренческие ОЭЗ, ставя на кон, ни много ни мало, свою политическую репутацию.

Причины такой метаморфозы мировосприятия министра мы не знаем. Возможно, на него произвели определенное впечатление успехи по крайней мере нескольких из одиннадцати инновационных мегапроектов, затеянных Андреем Фурсенко (тот же «Унихимтек» вплотную подошел к взятию планки в полсотни миллионов долларов, неплохо обстоят дела и у зеленоградской компании НТ МДТ и питерского «Прометея»). А может статься, Владимиру Путину надоело постоянно говорить о «переходе экономики на инновационные рельсы» и он поинтересовался у своего министра по экономическому развитию, когда же этот самый переход начнется.

Так или иначе, нужно отдать Герману Грефу должное: решив начать свой выход на инновационную сцену с создания технико-внедренческих ОЭЗ, он сформировал новую структуру — Федеральное агентство по управлению особыми экономическими зонами, в которое пригласил хорошо известных на инновационном рынке людей. Так, экспертный совет по отбору проектов для технико-внедренческих ОЭЗ возглавил глава Фонда содействия Иван Бортник (Фонд содействия будет работать с резидентами зон и дальше, субсидируя процентные ставки по выданным им кредитам), а заместителем руководителя агентства стал один из создателей Научного парка МГУ Михаил Рычев (руководитель федерального агентства Юрий Жданов). Учитывая, что в тесной связке с новым агентством будут работать пестуемый Грефом Инвестиционный фонд и Российский банк развития (через эти структуры могут проходить финансовые потоки в миллиарды долларов), в ОЭЗ действительно что-то может закрутиться. Главный риск нового начинания Грефа — найдется ли в России достаточное количество инновационных проектов с хорошим инвестпотенциалом. Первое время, конечно, можно будет выезжать за счет инновационных компаний, выкормленных в прежние годы тем же Министерством образования и науки, Фондом содействия и другими структурами, но новых звезд среди них немного. Удастся ли запустить конвейер по регулярному выпуску сильных инновационных бизнесов в рамках ОЭЗ — большой вопрос. Очевидно, что помимо государственных усилий для этого понадобятся компетентные зарубежные и (обязательно) российские инвесторы, способные спровоцировать новую волну качественного инновационного предложения. Об идеологии и возможных сценариях развития технико-внедренческих ОЭЗ мы решили побеседовать с Михаилом Рычевым.

— Михаил Викторович, почему технико-внедренческие зоны (ТВЗ) создаются только сейчас?

- Создание национальной инновационной системы началось не вчера — некие ключевые ее сегменты появились еще в начале девяностых. Во-первых, это технопарки (в чем-то это прообразы технико-внедренческих зон), я бы предпочел называть их научно-технологическими парками, чтобы акцентировать необходимость обязательного взаимодействия научной и исследовательской компонент с промышленностью. Тогда их было менее десяти, более или менее масштабно по тем временам функционирующих. Андрей Александрович Фурсенко создал такой центр на НПО «Светлана» в Санкт-Петербурге, что-то делалось в Москве. Мы с коллегами в течение десяти лет создавали Научный парк Московского университета. Кроме МГУ активность проявляли в МИЭТе, в МИФИ, в Московском энергетическом институте. При многих вузах и исследовательских институтах возникали те или иные инновационно-технологические площадки, некое единое пространство, где малые компании продолжали исследовательско-внедренческую деятельность, уйдя с разрозненных арендованных площадей в лабораториях или учебных аудиториях.

Затем, когда был создан Фонд содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере (его возглавил Иван Михайлович Бортник), появилась вторая программа, связанная с созданием инновационно-технологических центров, — возник Союз ИТЦ. Это уже были приличные по площадям объекты — до десяти тысяч квадратных метров, на которых размещалось до трех-четырех десятков инновационных компаний.

- Но ведь государство не предоставляло каких-то особых льготных условий таким центрам. И, так или иначе, серьезного увеличения числа центров инновационной деятельности не произошло, да и говорить о сколько-нибудь серьезном их влиянии на экономику пока не приходится.

- Для того чтобы говорить о реальном присутствии в экономике страны представителей высокотехнологичного сектора, конечно же, надо было приходить к совершенно иному масштабу деятельности. И в этом смысле мне кажется естественным, что именно Министерство экономического развития и торговли стало инициатором создания и содействовало принятию 116-го федерального закона об особых экономических зонах. В соответствии с ним было создано и РосОЭЗ.

На мой взгляд, этот закон впервые дает инновационному сообществу возможность рассчитывать на действительно серьезную помощь государства. У Министерства образования и науки (и структур — предшественниц этого министерства) возможностей помогать научно-технологических центрам — давать средства на строительство, капитальные вложения в инфраструктуру — было немного, у МЭРТ таких возможностей гораздо больше.

Государство в лице МЭРТ и РосОЭЗ вложится в создание центров коллективного пользования на территории ТВЗ. Компании, работающие в этих зонах и занимающиеся более или менее близкими вещами, могут делиться необходимыми лабораторными, испытательными стендами, сложным компьютерным оборудованием, которое необходимо для их инженерной хардверной работы. Мы понимаем, что успех этой программы будет зависеть не только от развития физической инфраструктуры — необходимо создавать «софтверную» инфраструктуру, в том числе финансовую. Но речь идет не только об институтах типа венчурных фондов, но и об институтах, связанных, к примеру, с сертификационной деятельностью. Ведь одна из проблем, с которой сталкиваются малые высокотехнологичные компании, особенно те, кто выходит на внешние рынки, — это проблема, сертификации продукции, которую они производят. Мы говорим и о дальнейшем развитии центров трансфера технологий, функция которых — работа с еще сырыми, порой просто фундаментальными разработками, требующими ниокровской доводки для того, чтобы перейти в режим коммерческого использования.

- Этими направлениями уже занимается Министерство образования и науки.

- Да. Без консолидации усилий всех заинтересованных сторон реального движения к таким масштабным проектам, как формирование НИС и ТВЗ, не получится. Поэтому работа, которую делало и продолжает делать Министерство образования и науки, особенно в связи с национальными проектами, — это и мегапроекты, и создание национальных инновационных университетов, это и перечисленная выше активность в области строительства венчурной инфраструктуры, сертификационной деятельности — будет и должна продолжаться. Мы очень рассчитываем на то, что подключатся и другие структуры: Мининформсвязи, Минприроды, Росатом. Тем более что территории, где расположены ТВЗ и технопарки (Москва, Санкт-Петербург, Томск, Дубна — ТВЗ; Новосибирск, Обнинск, Казань, Нижний Новгород, Тюмень — технопарки), — это площадки, где эти ведомства представлены, и конечно, там можно совместно выстраивать инфраструктуру. И все это, наверное, достаточно естественно было бы делать под эгидой МЭРТа, потому что в конечном счете именно оно формирует программу экономического развития страны, в том числе и в области новой экономики, оно финансирует все федеральные целевые программы и может реально финансировать создание инновационной инфраструктуры в тех же ТВЗ.

- Значит, можно сказать, что МЭРТ становится главным субъектом национальной инновационной системы?

- Довольно долго идеи и разработки, связанные с национальной инновационной системой, рождались из блока, связанного с Минобрнауки или Академией наук, что неизбежно приводило к тому, что мнение промышленности, которая и должна быть структурой, воспринимающей инновации, учитывалась не в полной мере. Как бы ни старалось Министерство науки и образования, без соответствующих контактов с промышленностью, без контактов с бизнесом полноценную национальную инновационную систему создать нельзя.

Поэтому я бы сказал, что Министерство экономического развития — это единственная возможная площадка, где можно соединить все государственные усилия, необходимые для развития национальной инновационной системы. И поэтому МЭРТ действительно должен стать не просто еще одним из игроков на этом поле, а, как нам кажется, главным организатором развития национального инновационного предпринимательства, оставляя, безусловно, профессиональные сферы ведомствам господ Фурсенко или Реймана.

- Почему-то вы не упомянули Минпромэнерго: есть ли у них своя программа, как они будут в эти деятельность вписываться?

- Минпромэнерго — один из самых существенных игроков, поскольку напрямую работает с промышленностью. Мы предпринимаем определенные усилия, чтобы с Минпромэнерго возникла содержательная кооперация под нашей эгидой и во взаимодействии с нами. Есть, безусловно, большое количество программ по линии этого ведомства, инновационных в полном смысле этого слова, и по ряду направлений мы начали очень активно взаимодействовать.

Вот, к примеру, совсем недавно Герман Греф и глава Федерального агентства по промышленности Борис Алешин посетили московский инжиниринговый центр корпорации «Боинг». В этом центре сегодня производится почти треть инжиниринговой работы, связанной с созданием новой 787-й машины. Кстати говоря, там трудятся не только российские сотрудники «Боинга», но и еще нескольких российских предприятий, занимающихся инжинирингом в этой сфере, — таких, например, как «Прогресстех». И мы очень рады, что в дубнинской технико-внедренческой зоне тот же «Прогресстех» станет одним из резидентов и будет развивать инжиниринговый сервис на территории этой зоны.

Почему пример «Боинга» кажется нам важным? Когда задаешь вопрос индийцам о причинах успеха в области информационного аутсорсинга, они совершенно откровенно говорят, что в какой-то момент руководство страны сумело выгодно продать Индию как незаменимое место для офшорного программирования.

И одна из сверхважных наших задач — позиционировать Россию как место реализации программ интеллектуального аутсорсинга, интеллектуальных сервисов. И эта задача выполнима. России сейчас нужно убедить покупателей интеллектуальных сервисов, что здесь у нас: а) есть высокая квалификация; б) есть очень хороший опыт работы в этой области. В московском центре «Боинга» это сделать удалось. Здесь сейчас работает тысяча двести специалистов, и это самый большой за пределами США инжиниринговый центр компании. Американцы говорят, что для задач, которые необходимо решать «Боингу», центр надо увеличить в два-три раза. Причем, что любопытно, московский инжиниринговый центр играет значительную роль не только благодаря квалификации людей. Важен и фактор поясной разницы во времени: в Сиэтле и Москве инженеры могут разрабатывать одну и ту же деталь, как бы меняясь по сменам. Сначала был достигнут почти двадцатичасовой непрерывный цикл работы над одной и той же деталькой будущей летающей машины. А после перехода на две смены в Сиэтле и в Москве вообще удалось выйти на «крейсерский режим», когда разработка ведется почти тридцать часов в сутки. Об этом «геоэкономическом» временном УДАРЕНИЕ НА О ВРЕМЕННОМ преимуществе мы говорили, в частности, на последнем международным форуме Давосе: с Cisco, с HP и с целым рядом других компаний.

- Получается, что с помощью технико-внедренческих зон Россия, по сути, будет продвигать ниокровские и инжиниринговые офшоры на мировой рынок?

- Абсолютно точно. Если представить аутсорсинговую деятельность на внешних рынках как пирамиду, то в основании ее лежит рутинная работа, связанная с написанием программ в кодах, какими-то еще вещами, которые наши коллеги в Индии, в Китае и так делают достаточно успешно, пытаться вторгнуться в этот сегмент уже поздно, да скорее всего и невозможно. Но если двигаться к конечной цели — созданию и продажам высокотехнологичного продукта в этой пирамиде — число участников существенно сужается, но возрастает их квалификация и подготовка. Нам кажется, что Россия должна находиться где-то в средней или даже верхней части этой пирамиды, где число задействованных ниже, но их квалификация выше, и при этом отдача от этой деятельности в финансовом выражении сравнима с объемами работ, производимых в основании пирамиды.

Поэтому мы считаем, что прямое копирование моделей, используемых, например, китайцами или индийцами в особых экономических зонах, видимо, неперспективно для нашей страны. Нам надо стараться встраиваться в более высокотехнологичные ниокровские этапы и помнить при этом, что и китайцы, и индийцы очень энергично движутся к этой же цели. Буквально месяц назад мы побывали в Китае, где нам показали динамику: внутри особых зон соотношение зарубежных и местных компаний, в начале составлявшее девяносто процентов к десяти, со временем стало обратным. Зарубежные компании приходили со своими разработками, технологиями и использовали китайскую рабочую силу. Потом уже национальные компании, копируя способы работы и технологическую культуру известных корпораций и внося существенный компонент НИОКР, постепенно их заменяли.

- На какую долю мирового инновационного рынка могут претендовать наши интеллектуальные аутсорсинговые центры?

- Мы посчитали обороты российских центров «Боинга», «Моторолы», «Интела» и других — сейчас получается примерно полмиллиаpда в год. Анатолий Карачинский (президент российской компании IBS) оценивает этот рынок в несколько миллиардов долларов с учетом экспортных оборотов собственно российских компаний. Но интенсифицируя этот рынок, используя в том числе инфраструктурные элементы наподобие ТВЗ, можно выйти на объем интеллектуальных сервисов до пяти миллиардов долларов уже к концу 2007 года.

- Но эта цифра просто очень маленькая…

- Конечно, пять миллиардов на фоне мирового инновационного рынка это не много. Но это уже сравнимо с российским военным экспортом. И хотя это очень конкурентный рынок, есть надежда, что цифра будет расти. Посмотрите на ту же самую Индию, в прошлом году она экспортировала IT-услуг на семнадцать с половиной миллиардов долларов, но, когда программа в Бангалоре только начинала разворачиваться, объем поставляемого Индией софта едва превышал миллиард.

Я думаю, что главная морковка для венчурного капиталиста — наличие хорошо растущего стартаповского поля

- И все-таки основные деньги зарабатывает тот, кто рынком управляет, кто все доводит до конечного продукта или услуги и реально продает. То есть мы будем работать на «Боинги», «Интелы» и «Моторолы», которые зарабатывают триллионы, китайцы на производстве по их заказу — десятки, может быть, сотни миллиардов, а мы будем иметь свой кусочек — дай бог, несколько миллиардов.

- Такие опасения понятны. Но давайте скажем честно: способны ли мы сейчас в России организовать массовое производство на соответствующем уровне? Если мы начнем сравнивать себя с теми же китайцами, а уж тем более с индийцами в плане способности разворачивать производства на должном уровне и даже в области маркетинга конечного продукта, боюсь, мы вынуждены будем признать, что это мы пока умеем делать плохо. Как делать это лучше? Я думаю, что единственный путь — учиться. Может, на этом этапе и не стыдно встраиваться в цепочки, которые будут завершаться китайскими или другими партнерами.

Теперь относительно работы на «Интелы», «Боинги» и всех остальных. Когда «Прогресстех» начал работать на «Боинг», фактически «Боинг» научил их культуре работы в области авиационного инжиниринга. Это теперь уже не только центр «Боинга», но и центр «Прогресстеха». Там проводятся инжиниринговые работы для аэробуса и российского среднемагистрального лайнера RRJ. Думаю, наивно полагать, что мы сами родим суперсовременные способы ведения высокотехнологичного бизнеса. Поэтому одна из главных функций особых экономических зон — приход брендов.

- Но ведь у нас под носом наши собственные крупные корпорации, пусть и не столь высокотехнологичные. Они уже начали предъявлять внятный инновационный спрос.

- С шестью отечественными корпорациями уже есть договоренности о совместной работе в зонах. Я надеюсь, что в самые короткие сроки этот список будет существенно дополнен. Но мне бы не хотелось сейчас, когда переговоры только-только начались, спугнуть этот процесс. Они очень осторожно принимают решение. Присутствие в зонах российских корпораций как потенциальных потребителей технологии важна для малых и средних компаний, которые мы надеемся привести в технико-внедренческие зоны. Кроме того, крупные компании могли бы создавать центры инновационных технологий — своеобразные пылесосы, втягивающие небольшие инновационные предприятия. Но планку все же должны задавать западные бренды.

Вообще противопоставление сырьевой экономики и экономики, основанной на знаниях, надуманно. У России еще долго будет два больших преимущества: наличие собственного углеводородного сырья и неплохие мозги. Почему нельзя говорить о приоритете в высоких технологиях, связанных с нефтегазовым комплексом, — может быть, это как раз еще один наш шанс.

- Может ли крупный бизнес, в том числе сырьевой, рассчитывать на получение преференций от государства при проявлении повышенной инновационной активности?

- Получить преференции в отношении своих проектов, связанных с высокими технологиями, можно, если они в явном виде выделяются, но это ни в коем случае не может быть попыткой перенести финансовые потоки, связанные с сырьем, на территорию особой экономической зоны. Как мы знаем, по закону добыча и переработка сырья не может быть перенесена на территорию ОЭЗ.

- У вас есть намерение создавать на территории ОЭЗ настоящую, работающую венчурную инфраструктуру?

- Важно, чтобы у находящейся там компании существовал целый набор инструментов, в том числе финансовых, для продвижения дальше. И я думаю, что если придут крупные западные венчурные капиталисты, то это новый масштаб.

- А какую морковку мы можем им предложить, это же не просто — заставить их взять и прийти?

- Я думаю, что главная морковка для венчурного капиталиста — наличие хорошо растущего стартаповского поля в зонах, где должны компактно работать десятки, а то и сотни инновационных компаний. Венчуристы появляются там, где есть хорошая возможность сделать деньги по той схеме, которой они виртуозно владеют. Сейчас у нас эти проекты в основном рассредоточены, спрятаны по каким-то там подвалам и чердакам. Наша задача — сделать их более видимыми для таких партнеров.

- Какие механизмы финансирования деятельности ОЭЗ предусмотрены со стороны государства?

- Сейчас мы подписали соглашение с Фондом содействия, и отдельно подписано соглашение между этим же фондом и Российским банком развития. Суть его в том, что будет существовать некий режим кредитования высокотехнологичных компаний, а фонд будет гасить ставку. Греф поставил задачу перед РБР серьезно сориентироваться на инновационный сектор. Возможности такие есть, и подобного рода переговоры у нас сейчас идут с ВЭБ и с ВТБ. Из-за высоких рисков и стандартных кредитных механизмов, к которым наши банки привыкли, они пока мало заинтересованы в кредитовании инновационных проектов. Здесь есть только один путь — тем банкам, в которых государство существенно представлено, оно поставит это в качестве задачи. Да, это будет означать некоторое снижение прибыльности в краткосрочном плане, но в долгосрочном плане и государство, и бизнес выиграют.

Поблажки для резидентов

В соответствии с Федеральным законом #116-ФЗ «Об особых экономических зонах в Российской Федерации» от 22 июля 2005 года) на территории России могут создаваться особые экономические зоны (ОЭЗ) двух типов: промышленно-производственные (ППЗ) и технико-внедренческие (ТВЗ). Сейчас прорабатывается вопрос внесения изменений в законодательство для возможности создания других типов зон, в частности туристско-рекреационных и портовых.

По результатам конкурса, проведенного Минэкономразвития РФ в 2005 году, созданы четыре технико-внедренческие зоны (в Дубне, Зеленограде, Томске и Санкт-Петербурге) и две промышленно-производственные (в Липецкой области и Татарстане).

Создание инженерной, транспортной и социальной инфраструктуры особых экономических зон будет финансироваться в основном из федерального бюджета (8 млрд рублей в 2006 году), частично из местных бюджетов; будут привлекаться и средства частных инвесторов. В МЭРТ надеются, что общая сумма инвестиций составит около 15 млрд рублей.

Для компаний, работающих в технико-внедренческих зонах, предусмотрены налоговые преференции, в первую очередь с 26 до 14% будет снижен единый социальный налог (этой льготы нет в ППЗ). После подписания соглашения между МЭРТ и субъектами РФ, где будут созданы ОЭЗ, регионы приняли решение о пятилетнем моратории на налоги, собираемые ими с резидентов зон. Кроме того, все расходы на НИОКР можно будет отнести на себестоимость. Предусмотрены таможенные поблажки для ввоза исследовательского оборудования и экспорта высокотехнологичной продукции.

Важны и административные послабления: компаниями, прописываемыми в ТВЗ, будут заниматься территориальные органы Федерального агентства по управлению ОЭЗ. Они возьмут на себя проблемы по взаимодействию с местными налоговыми органами, таможней, различными проверяющими организациями.