В мире начинается очередной инновационный бум. Мы в нем можем поучаствовать только в качестве ниокровского придатка. Для того чтобы сделать на инновациях полноценный бизнес, стоит поискать спрос внутри страны

С точки зрения нормальной физики или химии возникновение жизни — чистое недоразумение. Маловероятный и маловразумительный процесс, нарушающий общую картину мироздания. Примерно так же выглядит инновационный процесс с точки зрения традиционных экономических теорий. В подавляющем большинстве случаев его просто не может быть никогда, но он все равно происходит. Экономический мейнстрим и в западной, и в российской своей итерации пренебрегает соображениями Йозефа Шумпетера, который об инновациях в обычной экономике как раз и размышлял примерно так же, как о способе существования белковых тел в мертвой природе. Здесь ключевой термин — неравновесная система, нарушающая своим поведением второе начало термодинамики, природный процесс, выведенный за рамки «механического» описания, пригожинская «стрела времени», уничтожающая симметрию между прошлым и будущим.

Начинающийся в развитых экономиках инвестиционно-технологический цикл пока выглядит серо, точнее, постиндустриально. Прежде всего в том смысле, что и инвесторы, и интеллектуалы от НТП перебирают давно захватанные четки — тотальная IT-мобильность, Интернет и «цифра». Нанотехнологии, новые материалы, альтернативная энергетика и никак не раздувающийся до доткомовских масштабов биотехнологический пузырь — это пока только для самых продвинутых. Поэтому на ближайшей волне мы вряд ли что-нибудь заработаем. Возможно, нам будет что сказать по поводу следующей волны, так как мы практически не инвестировали в высокие технологии последние 15 лет и благодаря этому обстоятельству свободны от необходимости пиарить нынешний цикл. Но присмотреться к нему все же стоит, тем более что R&D-аутсорсинг с российской пропиской сегодня становится нормой для технологических инвесторов.

Поработаем на западный бум

По мнению американских аналитиков, технологический цикл в прошлом году вступил в фазу подъема. Только за последний квартал 2004 года состоялось столько же IPO технологических компаний, сколько за весь 2003 год. Крупнейшим среди них был выпуск студии цифровой анимации DreamWorks Animation — 812 млн долларов.

А всего за год прошло больше IPO, чем за все три предыдущих года, и втрое больше, чем за предыдущий год, — 93 против 29. IPO 2004 года собрали свыше 11 млрд долларов, в то время как за 2003-й оборот IPO-рынка хайтека едва превысил 2 млрд. Средняя же капитализация вышедшей на рынок компании выросла почти втрое — с 284 до 656 млн долларов. При этом IPO поисковой компании Google и чипмейкера Semiconductor Manufacturing International дали треть от общего объема (3,5 млрд долларов), все остальное пришлось на компании без громких имен. Интересно, что среди эмитентов появились компании из Израиля и Китая (SMI, кстати, находится в Шанхае). Европа пока отстает.

События на мировом рынке IPO подтверждают, что рынок окончательно реабилитировал технологический бизнес. Интернет-бум и интернет-кризисы пережиты и усвоены. Теперь и рынок, и потребители окончательно определились с тем, что принес в деловой мир Интернет. Ушли и страхи, и необузданные ожидания. Бизнес-модели устоялись, привычка к пользованию сетью сформировалась, инфраструктура стала высокоскоростной. Интернет-бизнесы всех видов в течение года сообщали о том, что продажи идут так хорошо, как они не шли даже в период бума, а рождественский шопинг, по-видимому, переместился в Интернет уже на добрый десяток процентов. В области IT-аутсорсинга и офшорного программирования наблюдался впечатляющий рост.

Компании, выходящие на рынок сейчас, — в основном из когорты «старого» бизнеса: они были основаны по большей части в период предыдущего бума, молодых среди них почти нет. 62% всех компаний получали инвестиции в период с 1997-го по 2000 год. Отсев компаний, погибших в интернет-кризис, в основном завершился в 2002 году, а процесс вытягивания просевших, но выживших занял больше времени, но сейчас почти завершен. Те, кто мог выжить, выжили и крепко встали на ноги. Сейчас они появляются на фондовом рынке, но уже не как многообещающие «вундеркинды», а как состоявшиеся «взрослые» — с продажами и с прибылью. По оценке PricewaterhouseCoopers, в прошедшем году в технологические компании было сделано около 20 млрд долларов прямых инвестиций — на 2 млрд больше, чем в предыдущем.

Каков движок нового цикла? Распространение широкополосной связи сделало возможным цифровую интернет-телефонию, сопоставимую по качеству с традиционной проводной телефонией. Доля VoIP, как называется эта технология, уже сейчас заставляет экспертов задумываться, не будет ли традиционная телефония в обозримом будущем вытеснена цифровой. Вытеснение идет везде: на уровне магистральных операторов, на уровне публичных операторов, на уровне корпоративных сетей, на уровне частных пользователей.

Другие телекоммуникационные приложения (документы, изображения, видео, телевидение, музыка) переживают бурный период оцифровки процессов хранения и передачи. За первую половину 2000-х пленочные фотокамеры и камкодеры оказались почти вытеснены цифровыми, видеопродукция ушла с кассет на DVD, а практически вся мировая фонотека оказалась оцифрована в формат MP3 и ему подобные. Идея «цифрового дома» (после нескольких лет теоретических разработок и изготовления опытных экземпляров) начинает завоевывать популярность: на рынке стали появляться устройства, призванные хранить и эксплуатировать весь этот разнообразный цифровой контент. Потребителю эта цифровая революция дает возможность намного более разнообразного выбора, а для индустрии развлечений это означает резкий рост конкуренции. Так, цифровой телевизор высокого разрешения может принимать сотни каналов от независимых производителей и обеспечивать зрителю неведомый прежде интерактивный режим.

Активного развития ожидают также от беспроводной передачи данных (цифровой радиосвязи). Несколько стандартов — Wi-Fi, Bluetooth — уже плотно вошли в быт, другие (Wi-Max) — на подходе, а целый ряд стандартов ожидает своей очереди. Сотовая связь также участвует в соревновании за скорость и дальность, возлагая большие надежды на UMTS (технология связи третьего поколения). Не до конца ясно, что из всего этого выйдет, но уже ясно, что устройства должны быть легче, а работать без перезарядки дольше.

Мобильные устройства и пропускная способность сетей, в свою очередь, имеют физические ограничения: кремниевая электроника приблизилась к своему потолку. Компания Intel в 2004 году впервые не смогла выйти на ожидаемый уровень тактовой частоты процессора (3,8 вместо обещанных 4 МГц). Intel обратилась к оптимизации вычислений (технология Hyperthreading), а некоторые конкуренты пошли на маркетинговые ухищрения, вовсе перестав указывать частоты процессоров. То же происходит и в других областях: и емкость батарей, и плотность записи на цифровые диски, и многое иное ограничивается сейчас невозможностью дальнейшей миниатюризации устройств либо нехваткой нужных материалов. Большие надежды на формирование основы для новой фазы качественного роста связаны с нанотехнологиями, которые по идее позволят создать новые материалы и устройства со свойствами и возможностями, принципиально отличными от уже имеющихся. Но это вряд ли станет темой ближайшего цикла — ТНК и венчурным инвесторам необходимо отбить предыдущие инвестиции.

Технологии испытали и мощный политический толчок. Хотя от воспоминаний об 11 сентября у общественности уже не идет мороз по коже, технологии безопасности по-прежнему вызывают активный интерес как у правительств, так и у частных заказчиков. Правительства стремятся создать глобальные системы идентификации граждан, анализа и прогнозирования опасностей, защиты от возможных атак. Граждане, в свою очередь, стремятся как могут защититься от более близких напастей — спама и вирусов-червей. С технологиями безопасности плотно смыкаются средства радиоидентификации (RFID) — «умные ярлыки» с радиопередатчиками, призванные, по мнению одних, совершить революцию в производстве, транспорте и торговле, а по мнению других — окончательно уничтожить неприкосновенность личной жизни.

Новый подъем западных технологических инвестиций затронет и Россию. Прошедший год пестрил новостями о создании международными компаниями полноценных российских R&D-центров. SUN Microsystems осваивает уже третий офис в Санкт-Петербурге, крупнейший чип-дизайнер Cadence Design Systems открыл исследовательский центр в Москве, Intel расширила нижегородскую лабораторию почти вдвое. По всей стране есть десятки и других лабораторий зарубежных компаний размером поменьше.

Первые выходы начали демонстрировать компании с российским НИОКР и российскими же совладельцами и топ-менеджерами. В марте прошлого года российская технологическая компания «Аэлита» была куплена американской Quest за сумму свыше 100 млн долларов. Еще одна компания российского происхождения, Acronis, также стала предметом заинтересованного внимания потенциальных покупателей. Но во все эти компании, разрабатывающие собственные IT-технологии, — A4Vision, Acronis, «Аэлита», jNetx, Acol — инвестировали не отечественные, а зарубежные инвесторы.

На самом деле это неплохо. Пусть мы поучаствуем в очередной волне только в качестве R&D-аутсорсинга, интеллектуального придатка нормальной бизнес-схемы, пополним кадровый резерв за счет обучившихся венчурному ремеслу российских менеджеров, поддержим продвинутые с точки зрения западного хайтека коллективы разработчиков. Но только этого недостаточно. Центры принятия бизнес-решений и накопления прибыли будут находиться вне нашей территории. Инновации, конечно, глобальные, однако зарабатывают на них вполне локально. Если мы не научимся инновационному бизнесу, удовлетворяющему реальный внутренний спрос, на мировом инновационном рынке нам, похоже, ловить нечего — наши интеллектуальные усилия будут работать на другую экономику.

Отсюда вторая траектория российского инновационного процесса: пока западная постиндустриальная экономика отрабатывает ближайший цикл и использует наш ресурс в качестве ниокровского офшора (визит на прошлой неделе в новосибирский Академгородок нашего президента и его заявления только подтверждают этот тезис), нам стоит подумать о собственном хозяйстве. Добыча сырья, первый и второй передел, транспортная инфраструктура, энергоемкость — что может быть скучнее для настоящего инноватора и, одновременно, важнее для бизнеса? На третьем поколении мобильной связи и Wi-Fi заработать много нам, скорее всего, не дадут, зато на нуждах реальной российской экономики заработать можно, по крайней мере мы знакомы с несколькими примерами.

«Средние» технологии

Генеральный директор Российского фонда содействия малым формам предприятий в научно-технической сфере Иван Бортник говорит нам, что хайенд-технологии занимают не так много места в объеме мирового рынка, как пишут об этом СМИ. На самом деле большая часть его приходится на продукцию «средних» технологий. «Хайтечных болидов для ’Формулы-1’ нужны десятки, а обычных автомобилей — десятки миллионов, да и вся индустрия продуктов питания или производство одежды строится отнюдь не на космических технологиях».

Действительно, помимо рассуждений о необходимости внедрения «новейших новинок» есть проблема модернизации нашей традиционной промышленности, и внутренний инновационный спрос со стороны «традиционных» сегментов экономики может стать темой ближайших лет. Только для этого промышленники должны артикулировать свой спрос, а инноваторам надо научиться предлагать не «звездную разработку», а готовое или почти готовое решение технологической проблемы клиента.

Дело в том, говорит генеральный директор известной на инновационном рынке компании «Унихимтек» профессор МГУ Виктор Авдеев, что мало кто говорит о том, как науке налаживать связь с промышленностью. Он считает, что «о российской инновационной системе можно говорить только тогда, когда в ней участвует российская промышленность». И не более чем миф — утверждение, что нет спроса со стороны российской промышленности на инновации.

«Унихимтек» возник в 1990 году как малое государственное предприятие на базе отраслевой лаборатории химфака МГУ, которая занималась уплотнениями для аэрокосмической техники и огнезащитными графитовыми покрытиями для ракет. «Мы научились обрабатывать графит так, что он при небольшом нагреве увеличивается в объеме в 500 раз, образуя пенообразную массу. Разработка применялась в советское время и была лучше и дешевле западных аналогов, но чтобы кто-то сразу кинулся ее покупать для производства пожаробезопасных кабелей, такого не было», — говорит Виктор Авдеев.

Ученые, составлявшие костяк компании, сами «пошли» к московским энергетикам, чтобы понять их реальные проблемы и потребности. В результате они смогли не только предложить готовое решение в области огнезащитных материалов, но и перенаправить часть фундаментальных исследований, ведущихся в стенах университета, в прикладном направлении. «Мосэнерго» заказало оборудование для производства огнезащитного материала, предоставило его в аренду ученым и, выкупив только первую партию продукции, окупило все свои затраты (материал университетской разработки оказался вдесятеро дешевле импортного).

Советская культура внедрения разработок, приходивших к производителю через систему отраслевых, проектных и нормативных институтов, утеряна, а новой системы так и не появилось. Пример с «Унихимтеком» тем и интересен, что компания «воссоздала» всю эту цепочку в новых условиях, работая напрямую с промышленными предприятиями. Проблема в том, говорит Виктор Авдеев, что внедрить разработку трудно не только из-за косности производителей или коррупции, но и из-за того, что существующие технические правила и нормативы запрещают что-то менять. «Унихимтеку» пришлось пробивать принятие новых нормативов под свои материалы для энергетики, дойдя до самого верхнего эшелона власти в РАО ЕЭС. Теперь ведутся переговоры с такими гигантами российской экономики, как «Норникель» и «Русал».

Проводя конкурс русских инноваций уже четвертый год, мы видим и другие примеры внедрения инновационных разработок на промышленных предприятиях. В конце 90-х компания «Элан-Практик» из Дзержинска (Нижегородская область) разработала вакуумную магнетронную технологию нанесения покрытий, пригодную для массового производства. По сути это смена экологически вредной и опасной гальванике. Первую машину для Чистопольского часового завода инноваторам пришлось доводить и испытывать на свой страх и риск и на свои деньги, но она быстро доказала свою эффективность, и «Элан-Практик» сразу же получил заказ еще на три. А завод в результате попросту демонтировал гальванические линии хромирования, сэкономив на их возможной модернизации несколько миллионов долларов и вчетверо снизив себестоимость нанесения покрытий на корпуса часов за счет новой технологии. За часовщиками к дзержинцам потянулись другие промышленники, быстро смекнувшие, что вакуумные покрытия «Элан-Практика» сильно сокращают общие издержки.

Победитель нашего конкурса прошлого года в номинации «Лучшая промышленная инновация», краснодарская компания «РоСКом», разработала центробежный вихревой газожидкостный сепаратор, предназначенный для очистки промышленного воздуха от образующейся в каналах воздухопроводов абразивной смеси влаги, масла и пыли. Сепаратор эффективно решает и проблему разделения газожидкостного потока на нефтяную и газовую фракции (добываемый попутно с нефтью газ очищается от нефти, газоконденсата, влаги и механических примесей настолько хорошо, что его можно использовать для продажи или в качестве топлива для электростанций). Несколько сепараторов уже работают и в системе откачки метана из шахты, обеспечивая шахтерский поселок дармовым топливом. Оказалось, что устройство позарез необходимо и в космосе: «Роскосмос» выделил «РоСКому» грант для адаптации устройства к космическим условиям — не потребляющий электроэнергии сепаратор будет установлен на МКС для отделения мочи от воздуха в системе обеспечения жизнедеятельности космонавтов.

Еще один пример инновации на службе реального сектора — разработка новосибирского Института катализа им. Г. К. Борескова Сибирского отделения РАН. Она решает проблему высокосернистой российской нефти. «По-новосибирски» нефть в отличие от традиционного многоступенчатого процесса перерабатывается за одну стадию. На выходе получаются высокооктановый бензин и высококачественное дизельное топливо, которые удовлетворяют даже ужесточенным экологическим стандартам, недавно введенным в Европе. Но главное — производство отменного топлива по новой технологии обходится кратно дешевле, чем по классической многоступенчатой схеме.

Сейчас все чаще раздаются голоса о необходимости распечатать стабилизационный фонд для вложения миллиардов долларов в инновации. Идея госинвестиций в точки инновационного и технологического роста неплоха, но настораживает следующее обстоятельство. Если речь идет о раскрутке ниокровских придатков хайтечных сегментов экономики развитых стран, то мы заведомо проиграем. Может быть, сегодня лучше вкладывать избыточный ресурс не в офшорный софт и обреченные попытки догнать международную микроэлектронную индустрию, а в то, что лежит у нас под носом и от чего мы никуда не денемся. Тот же трубопровод для перекачки углеводородов стоит делать с применением последних достижений материаловедения, если не нанотехнологий. В угле- и нефтехимии можно применить ноу-хау, критически повышающие эффективность второго-третьего передела, а в области энергетики стоит раскручивать собственные наработки в сфере того же парагазового цикла, вместо того чтобы сдавать их глобальному конкуренту — Siemens.

Мы находимся в уникальной ситуации: между индустриальным прошлым и уже не постиндустриальным будущим. В этом наше странное преимущество. Инновации, как и жизнь, вырастают по большому счету из недоразумения — редкого, труднообъяснимого стечения обстоятельств, уничтожающего симметрию между прошлым и будущим. Мир становится легко объяснимым, только если в нем отсутствует жизнь, а у экономической теории исчезают проблемы, только если для нее не существуют инноваций.